Дмитрий Глуховский - Метро 2035
– Вы знаете… – говорил Летяга. – Про то, что война с Западом не кончена. Что они только и ждут, чтобы мы себя выдали. Мы, конечно, сразу заподозрили Артема в том, что он пытается выйти на связь с кем-то там. Демаскировать. Может, помочь навести даже на нас… Человек был новый. И полковник сказал: следить. Невзирая… Ну, короче. Потом еще эта история… С радиоцентром. Вы слышали уже, наверное.
Люди зашуршали.
Аня!
Аня появилась. Вырвалась из чьей-то клешни, протиснулась в первый ряд. Нашла Артема глазами, больше не отпускала.
– Сбиваешься, – строго сказал Мельник. – Сначала нам про депешу.
– Да. Ну. Тут так. В общем, с Артемом все было почти ясно. Что вероятно работает на противника. Преследует цель раскачать обстановку. Демаскировать Москву. Навести огонь. И с депешей…
Артем дергался, извивался, но его держали крепко. И во рту не было даже крошечного отверстия, чтобы сказать через него Летяге про вторую минус – да и вернул уже Летяга этот долг, а сам Артем перезанял крови у Бессолова. И на что? Чтобы до петли доковылять самому?
Летяга его больше не хотел видеть.
Он уже говорил четко, как будто с диска играл.
Из толпы даже редкие знакомые теперь щурились на Артема как на чужого, как на ядовитую тварь, которую раздавить.
– А что насчет Москвина? – спросил Мельник.
– Насчет Москвина, – повторил за ним Летяга. – Насчет Москвина такая история. Артем меня вытащил из бункера, когда мы против Корбута с его спецами там сидели. Когда Десятого похоронили, Андроида, Ульмана, Рыжего, Антончика…
– Я всех помню, – перебил Мельник. – Не надо.
– Вы их всех помните, да. У вас этот список. Мы все видели. И я чуть не сдох сам. И Артем мне сказал: ты понимаешь, что мы вот привезли патроны, двадцать тысяч патронов – красным? Москвину? Мы их привезли сукам, которые наших пацанов убивали? По приказу Мельника. Я понял. Мы их память продали. Понял, зачем они умерли. Ни за чем. Что политика.
– Летяга!
– Что политика важней. Что вчера война, а сегодня мир. Жалко, что пацаны все сдохли зря и вчера, когда была война, потому что сегодня же мир. Сегодня мы этим мразям двадцать тыщ патронов зарядим, чтобы они завтра ими нас оставшихся выкосили, когда будет снова война.
– Хватит!
– А потом Артем говорит: а нету вообще никаких красных и никаких фашистов. И никакого Ордена нет. Есть только одна какая-то структура. Невидимые наблюдатели. Или хер знает кто там, без разницы. И мы один отдел этой структуры, а красные – другой. И это ненастоящая война была, и оборона бункера – херня. Это все спектакль. А я думаю – а водку с мертвыми нашими пацанами пить – тоже спектакль?!
– Летяга!
– Пускай говорит! – закричали в толпе. – Слово дай ему! Летяга наш! Наш человек! Не затыкай!
– Освободи его! Что за тема?!
– Так, Летяга закончил… Я, между прочим, обе ноги…
– И Артем говорит – а вот Ганза в бункере где была?! Почему они нам людьми только потом помогли? А не когда мы просили их?! Не на это он ноги-то поменял?
– Летягу в командиры! – заревел кто-то.
Тут клюкнуло что-то быстрое, и Летяга брызнул красным на белую красивую стену за собой. Брызнул, ослаб, сел и лег лицом в пол. Затылка у него не стало, вместо затылка сделалась мясная воронка.
И у Артема такая же сделалась где-то в душе сразу.
– Летяга!!!
– Летяаааага! Ганза это!!!
– Бей Ганзу!
Кто-то с лету снес Мельникову коляску, он выпал на гранит неподалеку от густой лужи, стал дрыгать лапкой как перевернутый на спину таракан, пытаясь подняться, колеса крутились, мелькали спицами, а сверху над ним уже сшибались люди, друг от друга неотличимые, но точно про себя знающие, кто тут чужой и кто свой.
Схватили Артема, оттащили, сорвали ленту, дали говорить, грудью заслонили, Леху вытянули, а Артем уже – Гомера; оказались в кольце своих; дрались озверело, голыми руками – оружие никому нельзя было пронести на суд, кроме конвоя и палачей.
– Шанс! Шанс! – орал Артем Лехе в ухо, пока вырванными у конвоиров ключами тому отпирали браслеты. – Берем людей! На Цветной! И Гомера! На Рейх! В типографию! Все сделаем! Все по плану!
– Есть! Есть! – орал Леха.
Две схлестнувшиеся волны стали расходиться, отдвигаться от раскола: одна забирала с собой мертвого Летягу, другая – сучившего рукой Мельника и коляску с гнутыми колесами.
Но Артему нельзя было еще бежать со всеми вместе. Он выпрыгивал из толпы, заглядывал вокруг. Где она?!
– Эй! Эээй! – гаркнули ему с той стороны.
Схваченную за волосы, в порванной рубахе – показали ее: Аню.
– Где зачинщик?! Черного дайте нам! У нас жена его!
– Аня!
– Сюда давай, урод! Мы ей иначе пасть… Мы ее на всех тут… Понял?! Ползи к нам, паскуда!
– Не смей!
Аня елозила и кляла их; подбитый глаз уже чернел. Коричневым соском жалко и вызывающе торчала грудь.
Артем поймал за руку Гомера.
– Листовки! Про глушилки, про выживших, про Наблюдателей! Про то, как нас всех дурят! Правду! Правду, дедуль!
Гомер закивал.
– Леха! Ты его знаешь! В лицо! Бессолова! Сашин хахаль. Кроме тебя, никто! Возьми людей тут. На Цветной. Пускай эта мразь вам…
– Ну все, Черный!
– Или впустит… Или кончи его там прямо! Не трожь ее, суки!
Леха мигнул.
– Все! – крикнул Артем тем. – Все! Иду! Иду к вам! Отпустите! Ну?!
С Аней они встретились на половину секунды – между двумя полюсами черного. Встретились и разошлись.
Глава 22
Правда
Из переходов перекипало-возвращалось на Арбатскую ее отлучившееся население: кордоны, которые его держали подальше от судилища, вмешались в общую драку. Орденские раскольники отступали со станции кто куда, Артем, зажатый между чужими людьми, этого уже не видел. Но кричал всем из-за черных глухих спин:
– Мир есть! Мы не одни! Мир уцелел! Вас обманывают! Вы можете уходить из метро! Вам врут! Не верьте им!
Потом ему опять рот застегнули.
Те в Ордене, кто остался верен Мельнику, отступили к его посольству на Арбатской. Усадили полковника, смятого, на погнутую коляску и установили его на законное место – в тот самый кабинет со стопкой и списками.
Артема с Ильей Степановичем, тоже записанным в бунтари, держали в закутке у приемной Мельника. Стерегли неизвестные солдаты. Заходили к полковнику в кабинет, интересовались за неплотно притворенной дверью, не пора ли пленных пустить в расход, но Святослав Константинович решение задерживал.
